Неточные совпадения
На самый
крупный с сеном воз
Он к мужику спесиво всполз
И въехал в
город очень пышно...
Это не самые богатые люди, но они именно те «чернорабочие, простые люди», которые, по словам историка Козлова, не торопясь налаживают крепкую жизнь, и они значительнее
крупных богачей, уже сытых до конца дней, обленившихся и равнодушных к жизни
города.
Самым интересным человеком в редакции и наиболее характерным для газеты Самгин, присмотревшись к сотрудникам, подчеркнул Дронова, и это немедленно понизило в его глазах значение «органа печати». Клим должен был признать, что в роли хроникера Дронов на своем месте. Острый взгляд его беспокойных глаз проникал сквозь стены домов
города в микроскопическую пыль буднишной жизни, зорко находя в ней, ловко извлекая из нее наиболее
крупные и темненькие пылинки.
Город Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво падали
крупные капли; каждая из них, казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов сообщал о посещении промышленниками Витте. Говорил, что этот пройдоха, очевидно, затевает какую-то подлую и
крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, — в
городе будет распоряжаться великий князь Владимир и среди интеллигенции, наверное, будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет, журналов.
Внимание, так наглядно выраженное
крупными жителями маленького, затерянного в болотах
города, возбуждало красноречие и чем-то обнадеживало Клима Ивановича, наблюдая за ними, он попутно напомнил себе, что таких — миллионы, и продолжал говорить более смело, твердо.
Было что-то нелепое в гранитной массе Исакиевского собора, в прикрепленных к нему серых палочках и дощечках лесов, на которых Клим никогда не видел ни одного рабочего. По улицам машинным шагом ходили необыкновенно
крупные солдаты; один из них, шагая впереди, пронзительно свистел на маленькой дудочке, другой жестоко бил в барабан. В насмешливом, злокозненном свисте этой дудочки, в разноголосых гудках фабрик, рано по утрам разрывавших сон, Клим слышал нечто, изгонявшее его из
города.
Да, тут было над чем поломать голову, — заварилась очень
крупная каша даже не для уездного
города.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими
городу за эту биржу
крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
— Хорошо, Лизавета Егоровна, буду думать, — шутливо ответил доктор и поехал
крупной рысью в
город, а Лиза с Помадою пошли к дому.
Берточка осталась единственной наследницей. Она обратила очень удачно в деньги уютный дом и также и землю где-то на окраине
города, вышла, как и предполагалось, очень счастливо замуж и до сих пор убеждена, что ее отец вел
крупное коммерческое дело по экспорту пшеницы через Одессу и Новороссийск в Малую Азию.
Через десять минут они вдвоем спустились с лестницы, прошли нарочно по ломаным линиям несколько улиц и только в старом
городе наняли извозчика на вокзал и уехали из
города с безукоризненными паспортами помещика и помещицы дворян Ставницких. О них долго не было ничего слышно, пока, спустя год, Сенька не попался в Москве на
крупной краже и не выдал на допросе Тамару. Их обоих судили и приговорили к тюремному заключению.
Несколько
крупных капель тяжело упало на землю, а за ними вдруг как будто разверзлось все небо, и целая река воды пролилась над
городом.
"Скучно!
крупные капли дождя стучат в окна моей квартиры; на улице холодно, темно и грязно; осень давно уже вступила в права свои, и какая осень! Безобразная, гнилая, с проницающею насквозь сыростью и вечным туманом, густою пеленой встающим над
городом…
— Произошло это дело вот каким образом, — рассказывал он мне однажды, в минуту откровенности, когда я попросил его объяснить, по каким коммерческим или служебным делам он осчастливил наш
город, — затеяли мы этак штуку, знаете, en grand. [в
крупном размере (франц.).]
А через два дня он, поддерживаемый ею и Тиуновым, уже шёл по улицам
города за гробом Хряпова.
Город был окутан влажным облаком осеннего тумана, на кончиках голых ветвей деревьев росли, дрожали и тяжело падали на потную землю
крупные капли воды. Платье покрывалось сыростью, точно капельками ртути. Похороны были немноголюдны, всего человек десять шагало за гробом шутливого ростовщика, которому при жизни его со страхом кланялся весь
город. Гроб — тяжёлую дубовую колоду — несли наёмные люди.
Потом, ранним утром, вышел он осторожно в Морскую, призвал ломового извозчика, вынес с человеком чемоданчик и книги и поручил ему сказать, что он поехал дня на два за
город, надел длинный сюртук, взял трость и зонтик, пожал руку лакею, который служил при нем, и пошел пешком с извозчиком;
крупные слезы капали у него на сюртук.
Была еще
крупная власть — это полицмейстер, полковник А.Д. Суворов, бывший кавалерист, прогусаривший свое имение и попавший на эту должность по протекции. Страстный псовый охотник, не признававший ничего, кроме охоты, лошадей, театра и товарищеских пирушек, непременно с жженкой и пуншем. Он носился на шикарной паре с отлетом по
городу, кнутиком подхлестывал пристяжную, сам не зная куда и зачем — только не в полицейское управление.
В
городе возник новый
крупный торговый дом под фирмой «Тарас Маякин и Африкан Смолин»…
Муров. Вы меня сами вынудили. Вы тут ездите по
городу, расспрашиваете, нашли какую-то полоумную старуху… Приятно ли мне это — подумайте! Я один из самых
крупных землевладельцев, у нас скоро выборы, я баллотируюсь на видную должность, а вы тут заводите сплетни; так и жди какого-нибудь скандала.
Он вспомнил, что при въезде в
город видел ряд постоялых дворов. Пятак он оставил в кармане для уплаты за ночлег, а за две копейки купил мерзлого хлеба и, спрятав в карман, ломал по кусочкам и ел из горсти. Это подкрепило силы. Проходя мимо часового магазина, он взглянул в окно. Большие стенные часы показывали семь. Было еще рано идти на постоялый двор, и Иванов зашел в биллиардную. Комната была полна народом. Шла
крупная интересная игра. Публика внимательно следила за каждым ударом двух знаменитых игроков.
Бурмистров сидит, обняв колена руками, и, закрыв глаза, слушает шум
города. Его писаное лицо хмуро, брови сдвинуты, и крылья прямого
крупного носа тихонько вздрагивают. Волосы на голове у него рыжеватые, кудрявые, а брови — темные; из-под рыжих душистых усов красиво смотрят полные малиновые губы. Рубаха на груди расстегнута, видна белая кожа, поросшая золотистою шерстью; крепкое, стройное и гибкое тело его напоминает какого-то мягкого, ленивого зверя.
Базунов, церковный староста от Николы, самый
крупный торговец
города, говорил вкрадчивым и плачущим голосом...
Если вам когда-нибудь случалось взбираться по крутой и постоянно чем-то воняющей лестнице здания присутственных мест в
городе П-е и там, на самом верху, повернув направо, проникать сквозь неуклюжую и с вечно надломленным замком дверь в целое отделение низеньких и сильно грязноватых комнат, помещавших в себе местный Приказ общественного призрения, то вам, конечно, бросался в глаза сидевший у окна, перед дубовой конторкой, чиновник, лет уже далеко за сорок, с
крупными чертами лица, с всклокоченными волосами и бакенбардами, широкоплечий, с жилистыми руками и с более еще неуклюжими ногами.
Теперь, получив из губернского казначейства очень
крупную сумму, я торопился в
город NN, где предстояли срочные платежи.
Но ее владелец, Павел Аркадьевич Завалишин, бывший корнет армейской кавалерии, затем комиссионер по продаже домов, позднее — нотариус в
крупном портовом
городе на юге, а ныне известный нефтяник, пароходовладелец и председатель биржевого комитета, — не чувствовал этого противоречия.
В Снежках ему предстояло переменить лошадей, чтобы плестись с грехом пополам далее, в губернский
город, который на фантастической карте Российской империи, существующей в воображении читателя, отмечается довольно
крупным кружком с подписью при оном: Славнобубенск, — стало быть, и губернию, существующую в нашей фантазии, мы назовем Славнобубенскою.
Медленно спустился он по крутой лесенке, но с паперти в церковь не зашел. Ему пора было ехать в
город. Он остановился у приказчика, заведующего лесным промыслом помещика Низовьева и сплавом плотов вниз по Волге, к
городу Васильсурску, куда съезжаются каждый год в полую воду
крупные лесохозяева. Оттуда и ждали Низовьева завтра или послезавтра.
Повально воруют везде: в банях, опеках, земских управах, где только можно, без стыда и удержу. Как раз он — из губернского
города, где собирается
крупный скандал: в банке проворовались господа директора, доверенные люди целой губернии — и паника растет; все кинулись вынимать свои вклады. У кого есть еще что спускать, бессмысленно и так же бесстыдно расхищают, как этот Низовьев, стареющий женолюбец, у которого Париж не оставит под конец жизни ни одной десятины леса.
Но дворяне и
крупные чиновники не пренебрегали гимназией для детей своих, и в нашем классе очутилось больше трети барских детей, некоторые из самых первых домов в
городе.
Вышло это оттого, что Вена в те годы была совсем не
город крупных и оригинальных дарований, и ее умственная жизнь сводилась, главным образом, к театру, музыке, легким удовольствиям, газетной прессе и легкой беллетристике весьма не первосортного достоинства. Те венские писатели, которые приподняли австрийскую беллетристику к концу XIX века, были тогда еще детьми. Ни один романист не получил имени за пределами Австрии. Не чувствовалось никаких новых течений, хотя бы и в декадентском духе.
Вот как жил
город Дерпт, в
крупных чертах, и вот что казанский третьекурсник, вкусивший довольно бойкой жизни большого губернского
города с дворянским обществом, мог найти в"Ливонских Афинах".
"…Теперешний
город получил свою физиономию. Типу столицы он не отвечает, как бы его ни величали"сердцем России", в смысле срединного органа. Москва не центр, к которому приливают нервные токи общественного движения, высшей умственной культуры… Ее следовало бы скорее считать центральным губернским
городом или, лучше сказать, типом того, чём впоследствии могут оказаться
крупные пункты областей русской земли, получивших некоторую обособленность. Остов губернского
города сквозит здесь во всем".
Он хотел выразить на словах или мимикой свое общественное положение и не знал, как это сделать. Выручила его картина с
крупною надписью: «
Город Венеция», висевшая на стене. Он указал пальцем на
город, потом себе на голову, и таким образом, по его мнению, получилась фраза: «Я городской голова». Перс ничего не понял, но улыбнулся и сказал...
— А что, если она теперь задумала месть более
крупную? Если она позовет людей и объявит, что он, граф, ворвался к ней ночью, без ее воли? Произойдет скандал на весь
город. Он будет опозорен.
Николай Герасимович между тем, верный своему заранее составленному плану, остался временно в пределах России, пробрался в один из пограничных
городов, где один из его родственников, или вернее муж его родственницы занимал
крупный пост.
На лоб опускаются, как три виноградные кисти, рязки из
крупного жемчуга, переливающего свою млечно-розовую белизну по каштановым волосам, слегка обрисованным; искусно заплетенная коса, роскошь русской девы, [В Торжке есть поговорка: Ты расти, расти, коса, до шелкова пояса; вырастешь, коса, будешь
городу краса.
Был очень редкий в Петербурге холодный январский вечер 1890 года. За окнами завывал ветер и крутил
крупные снежные хлопья, покрывшие уже с утра весь
город белым саваном, несмотря на энергичную за целый день работу дворников.
По
городу то и дело ходили слухи о получении им
крупных кушей гонорара, возбуждая зависть начинающих, или же неудачных «софистов XIX века», были ли эти слухи хотя на половину правдивы, или же пускались клевретами и многочисленными агентами Николая Леопольдовича — это было покрыто мраком неизвестности.
В одном из
крупных сел Восточной Сибири, верстах в пятидесяти от
города П*, места моего служения, был назначен прием новобранцев. Приехал и я туда в качестве члена присутствия по воинской повинности.